ГЛАВА 17. РАСКРЫТАЯ ТАЙНА.

 

         В ту ночь я никак не мог заснуть. Я ворочался на кровати, пытаясь отогнать от себя видение плачущего Эстонца. Наконец, под утро я провалился, как в омут, в глубокий сон с обрывками сновидений. Сначала мне снился лес; я, задыхаясь, бежал куда-то, хотел кого-то догнать… А потом я увидел Дядю Фила. Он сидел на моей кровати, покачиваясь из стороны в сторону.

         - Илюх, а Илюх! – говорил он, тыкая мне пальцем в бок. – Гляди, чего я принёс!..

         Он повертел у меня перед носом каким-то листочком.

         - Пляши, тебе письмо! – хихикнул он и тут же заплакал. – Это от него... От Каарела… Просил передать… На память… Улетел наш ангелочек…

         Он уронил листок на одеяло, и я увидел, что это фотография. В темноте было не разобрать, что на ней изображено.

         Вдруг, ни с того ни с сего, академик вцепился обеими руками себе в волосы и завыл. Я перепугался и понял, что давно уже не сплю. Проснулись и все остальные. Зажгли свет. В палату прибежал всклокоченный Жорик, на ходу застёгивая брюки.

         - Михалыч! – удивился он. – Ты чего тут?.. О-о-о! Чего ж ты пьяный-то такой? А ну пойдем отсюда…

         Пока Жорик осторожно выводил из палаты Дядю Фила, я успел взглянуть на фотографию… и вздрогнул. Это был мой Принц, в великолепном прыжке летящий над сценой!..

Внизу фотографии стояла дата: в тот самый день я в первый и пока что в последний раз в жизни был в Большом Театре. Рядом с датой маленькими буквами было написано: «Принц Дезире – К. Томмсааре».

 

… Парк ещё был окутан предрассветным сумраком. Я сломя голову нёсся по сонной аллее.  

«Как ты мог не узнать его?! Как мог забыть?!.. Идиот, козёл, кретин, бестолочь!.. Что ты теперь будешь делать?! Как сможешь жить дальше?! Вспомни, как ты мучил его! Как издевался, как радовался, что ему плохо! Ты хотя бы раз попросил у него прощения?! Ни разу! А теперь поздно, поздно, поздно!..»

         Я ворвался в больничный корпус, задыхаясь от бега и боли.

         - Где он?!.. Пустите меня к нему!.. Пожалуйста!.. Пустите!..

         На мои вопли сбежались сёстры и нянечки, а потом вышла и сама Ольга Васильевна, застёгивая ночной халат.

         - В чём дело, Илья? – строго спросила она. – Сейчас половина пятого, почему ты не спишь? Что случилось?

         - Дядя Фил… доктор Кузнецов… сказал… что Каарел...

         - Что – Каарел?

         - У… улетел…

         Ольга Васильевна нахмурилась.

         - Да, Каарел улетел. Ночью ему стало хуже, поэтому мы всё-таки вызвали вертолёт «Скорой помощи» и отправили доктора Томмсааре в больницу. Кстати, что, интересно, делал господин Кузнецов в чужом корпусе ночью?

         - А он… он был пьяный…

         - Великолепно! – сказала профессор Нечаева. – У Тийны нервный срыв. У Майер сердечный приступ. Кузнецов напился. Одна я должна держать себя в руках. Прекрасно! Иди спать, Илья, не добавляй мне забот…

        

         Встал я с дурной головой, кое-как пережил зарядку и завтрак и снова отправился к больничному корпусу с тайной надеждой повидать Тийну.

         Она сидела на скамейке больничного садика, одетая в больничный халат и смотрела в землю перед собой. Я подошёл к ней и поздоровался.

         - Привет, - ответила она, не поднимая глаз.

         - Можно мне сесть?..

         - Садись…

         Я сел. Воцарилось молчание.

         - Он умрёт, - вдруг сказала Тийна с каким-то непонятным торжеством. – Он умрёт. Я знаю.  И хорошо. Это лучше, чем ездить на коляске!..

         - Он передал мне… вот что, - я вытащил из кармана фотографию.

         Тийна нехотя взглянула.

         - «Спящая красавица», -  сказала она. – Это были наши последние гастроли. Потом мы поехали в Питер, но по дороге наш автобус попал в аварию, погибли все, кроме нас с Каарелом. У меня были только синяки, а у него… Он был без сознания, поэтому врачи спросили меня, сделать ли так, чтобы мой брат мог ходить, или оставить его ездить на коляске. Я дала согласие на операцию, и ему поставили этот аппарат… Не самый хороший, ведь у нас не было денег. Мы были одни, в чужой стране… Если бы Каарел хоть ненадолго пришёл в себя, он бы наверняка что-нибудь придумал, а я… я была ещё совсем маленькая… Это уже потом нас нашла госпожа Майер и привезла нас сюда.

         - Анна Стефановна?..

         - Да, она знала нас и нашу труппу, и , когда всё случилось, сразу стала искать нас, но… Ты плачешь?..

         - Если бы ты знала!.. Я был отвратительным маленьким монстром… очень несчастным маленьким монстром, только до того вечера в театре я не понимал, насколько я  несчастен, потому что моя душа спала, как мёртвая… И даже такой прекрасный Принц, как Каарел, не смог разбудить её сразу… Но он хотя бы заставил её видеть другие сны, неплохо для начала, правда?..

          - Илюша, о чём ты? Я не понимаю…

         Вместе со слезами из меня текли ещё и сопли. Досадное обстоятельство, особенно если сидишь рядом с красивой девушкой. Но в тот момент я не чувствовал неловкости, мне было слишком горько... Платка у меня, конечно, не было. Я утёрся рукавом.

         - Ты ведь, наверно, тогда тоже танцевала?.. «Вальс цветов»… А я сидел в зале и смотрел на вас… Я себя не помнил от восторга… Да, я впервые в жизни забыл о самом себе… С этого всё и началось… потом меня хотели сделать прежним… да я и сам хотел… взяли фотографию Каарела… а он её увидел… в моей истории болезни…

          Жалкие обрывки фраз, которые вырывались из меня в промежутках между всхлипами, вряд ли отличались ясностью смысла, но, как это ни странно, Тийна уловила суть.

         - Так вот в чём дело! – промолвила она. – Да, теперь мне всё понятно…

         - Что понятно? – спросил я.

         Тийна почему-то задумалась.

         - Знаешь, - заговорила она после долгого-долгого молчания, - Каарел очень любил танцевать… Танец был его жизнью... Вот только одна мысль не давала ему покоя: мысль о том, что балет - искусство, хоть и прекрасное, но бесполезное. Когда Каарел грустил, - а грустил он часто – он говорил, что вот, например, врачи спасают людям жизнь, строители строят дома, портные шьют одежду… А что делаем мы, артисты? Веселим, развлекаем – и только… Имеем ли мы право тратить нашу жизнь впустую?

         - Впустую?! ВПУСТУЮ?! Да ты знаешь, что бы со мной было, если бы не ваше бесполезное занятие?!

         По лицу Тийны скользнула тень улыбки… Очень грустная тень.

         - Не кричи на меня, пожалуйста, ведь я так тебе благодарна… Я знаю: Каарел был очень рад убедиться в том, что всё-таки ошибался!.. Конечно, он захотел завершить начатое дело и поэтому уговорил Ольгу Васильевну оставить тебя здесь…

         Робкая мысль о том, что я хоть чем-то смог порадовать Каарела, согрела моё сердце. Даже дышать полегче стало… Я взглянул на Тийну… И увидел, как её улыбка гаснет.

         - Он вылечил тебя, - сказала девушка прежним безжизненным голосом. – Вылечил… и ушёл. И больше не вернётся. Никогда.

         Она замолчала и снова уставилась в землю.

 

         Небо не рухнуло, солнце не погасло, река не повернула вспять, и вообще, всё продолжало идти своим чередом. Август радовал теплом, ясным небом и грибными дождями. Лету не было дела до человеческих бед и печалей. Как и многим людям.

         В лечебнице настало время пикников и костров по вечерам. Новый доктор, Георгий Владимирович, что ни день придумывал новые развлечения: то шашлыки, то походы в село Покровское, то рыбалку на речке, протекавшей под самыми стенами лечебницы.

         Доктор быстро перезнакомился со своими коллегами, и его пациенты то и дело ходили в гости или принимали гостей. Они состязались в «Весёлых стартах», играли в «Зарницу», устраивали КВНы и по вечерам  орали песни под гитару.

         Мои товарищи увлечённо прыгали в мешках, бегали с компасом по лесу и фехтовали на шампурах.  Когда, сидя вокруг весело пылающего костра, они беззаботно ржали над анекдотами, я тихонько вставал и уходил подальше в тёмный сад. Я ни на кого не сердился, просто мне становилось  очень тоскливо. Во-первых, из-за Каарела. А во вторых, я чувствовал, что в жизни лечебницы начинается что-то новое… И это новое было уже не для меня.

         По вечерам я снова сидел на крыльце, поил молоком ёжиков и ждал чего-то. Часто мимо нашего корпуса по аллее медленно и печально проходили Дядя Фил и Анна Стефановна. Они держались за руки. Тийна не показывалась.

         Однажды, когда я таким образом проводил время в обществе собаки Вафли, кота Мячика и ёжиков, ко мне в гости пожаловала профессор Нечаева.

         - Можно тут приземлиться? – спросила она.

         Я подвинулся, и Ольга Васильевна присела рядом со мной.

         - У меня к тебе серьёзный разговор, Илья, - проговорила она. – Как ты смотришь на возможность вернуться домой к своим родителям?

         - Вернуться домой?– переспросил я; не скажу, что этот вопрос меня удивил, я уже давно ожидал чего-то подобного…

         - Да, ведь ты теперь Признанный, и твои мама с папой будут рады тебя видеть…

         - Но я… Что я  буду делать дома?

         - Поступишь учиться в Консерваторию, тебе теперь все дороги открыты…

         - Но я не хочу!.. Я не хочу уезжать, не хочу расставаться! Да я и не смогу!.. Я же теперь не смогу жить без этого дома, без этого сада!.. Я слишком сильно всё это люблю!..

         - А как же твои мама и папа? - спросила Ольга Васильевна. – У них, кроме тебя, никого нет… Представь себе, как печальна их жизнь…

         - Если только они не родили кого-нибудь вместо меня… - буркнул я.

         - Тогда ты тем более должен вернуться. Ведь только ты сможешь любить своего брата или сестру по-настоящему.

         - Это будет просто чудо, если у меня получится, - сказал я.

         - Конечно, это будет чудо! Разве, пока ты был здесь, ты не привык к чудесам?

         Я вздохнул. Я понимал, что она права, но… Ольга Васильевна не знала главной причины, по которой я не хотел покидать лечебницу.

         Собственно, причины было две, и звали их Каарел и Тийна. Во-первых, я не хотел покидать человека, единственного человека в мире, которого я мог бы назвать братом. А во-вторых… ну, в общем…

         В общем, в этих переговорах мне пришлось ограничиться первой причиной. Выслушав меня, Ольга Васильевна погрустнела, а точнее – с её лица исчезла маска деловитой собранности. Под нею обнаружились тревога и боль.

         - Да, Илья, конечно, я всё понимаю, - проговорила главврач упавшим голосом. – Разумеется, ты можешь остаться здесь до тех пор, пока… Пока с Каарелом всё не выяснится.

        

         … Вечером передали штормовое предупреждение. Все мероприятия были отменены,  пациентов разогнали по домам. Двери и окна в корпусах были плотно задраены. Мы сидели и слушали, как снаружи крепчает ветер.

         К полуночи разразилась страшная гроза. Каждую секунду сверкали молнии, гром почти не прекращался. Порывы урагана гнули и ломали деревья. Струи ливня грохотали по крыше, словно хотели её проломить.

         Все наши уже легли. Один я сидел на кухне с книжкой и чашкой чаю (я уже не считался пациентом, поэтому мне было дозволено немного нарушать режим). Вдруг мне почудилось, будто кто-то постучал в дверь.

         Я поднял голову от книги и прислушался. Показалось? Возможно. В окна стучал дождь, ветви яблонь колотились об оконные рамы… Стук повторился, уже громче.   

         Я выскочил из-за стола и бросился открывать.

         На пороге стояла Тийна. Её непромокаемый плащ насквозь промок, в кроссовках хлюпала вода. Я уже хотел задать ей десяток-другой вопросов, но она заговорила сама.

         - Врачи решили делать Каарелу операцию. Я иду молиться в церковь. Идём вместе?

         Я без лишних слов надел плащ, погасил на кухне свет и нырнул под струи сумасшедшего дождя.

         Первым делом я чуть не захлебнулся: с неба лило, как из хорошего душа. Сверкнула молния, и я увидел, что Тийна уже добежала до калитки.

         - Чего ты там застрял? – крикнула она.

         Я наклонил голову, чтобы дождь не заливал лицо и, ловя ртом воздух, бросился вперёд. Ощупью нашёл калитку. Тийна схватила меня за руку и потащила неведомо куда.

         Было не только темно, мокро и страшно. Было ещё и очень холодно. Я бежал за Тийной, проклиная свой рыцарски-идиотский поступок. Надо  было попытаться отговорить её. Пусть бы помолилась дома: ведь говорят, что  Бог везде услышит…

         - Мне сказали, молись дома! – крикнула Тийна. – Но чтобы молитва дошла, надо совершить какой-нибудь подвиг!..

         Бежали мы долго. Над нами стонали деревья, то и дело раздавался страшный скрип. Я почти ослеп от дождя, оглох от грома и уже совсем ничего не соображал. И вдруг почти упёрся носом в белую стену – ограду лечебницы.

         - Сейчас выйдем за калитку, перейдём реку, и мы на месте! – крикнула Тийна.

         Калиткой называлась толстая металлическая дверь, закрытая на кодовый замок. Прямо за ней был брод через реку, а оттуда до церкви рукой подать. Я приободрился… рановато.

         Тийна отворила калитку и… с криком отпрянула от  неё. Сверкнула молния, и я увидел, что речка плещется почти у самой стены.

         - На водохранилище спустили плотину! – крикнул я. – Брода нет! Здесь мы не пройдём!

         Тийна, сжав кулаки, молча смотрела на воду. Вся её фигура выражала отчаяние. Постояв минуту, она перекрестилась… и шагнула в реку.

         - Стой! Ты куда?! – заорал я. – Утонешь, дурная! Тут же в километре – мост!

         - Мне некогда! А если Каарел умрёт, пока мы будем бежать к мосту?!

         Я схватил её за плащ и попытался вытянуть на берег. Но не тут-то было. Тийна расстегнула застёжку, и плащ остался у меня в руках. Сама Тийна была уже почти по пояс в воде. Мне ничего не оставалось, как пойти за ней.

         Течение было бурное, едва не валило с ног. Тийна споткнулась, и её чуть не унесло: я успел поймать её за руку.

         - Идём обратно! На берег! Ты не поможешь Каарелу, если утонешь!

         Но Тийна не слушалась. Затевать борьбу в бурной речке было по меньшей мере глупо, и мне пришлось следовать за сумасшедшей девчонкой, держа её за руку, с трудом сохраняя равновесие и всё глубже погружаясь в холоднющую воду.

         Наступил миг, когда я не увидел берега. Вокруг была одна чёрная вода. Меня охватил слепой ужас.

         - Господи, спаси нас! – закричала Тийна.

         - Господи… если Ты есть…помоги!.. – прошептал я, изо всех сил упираясь ногами в дно. – Господи… если Ты есть… Господи, пожалуйста, будь!..

         Мы не помнили, как оказались на противоположном берегу. Я, упав на мокрую траву, приходил в себя, а Тийна уже бежала  к храму. Я поплёлся за следом.

         Село словно вымерло. Нигде не было видно ни огонька. В сверкании молний храм высился холодной неприступной крепостью. Тийна стояла на коленях перед запертыми дверьми и плакала. Я поднялся по лестнице и сел рядом с девушкой.

         Тийна молилась долго. Я совсем замёрз и стучал зубами. Вдруг у церковной ограды я увидел человеческую фигуру. Она спешила к нам.

- Надежда! – узнал я.

Тийна вскочила на ноги и обернулась.

Надежда была уже рядом с нами.

- Жив твой брат, жив, не бойся, - сказала она.

 Тийна порывисто обняла её и зарыдала в голос.

 

 Дальше...