|
ГЛАВА 16. СИРОТКИ.
Под чёрными елями, там, где от шоссе отходила колдобистая дорога в сторону лечебницы, нас, как героев, встречала большая толпа народу, коляска, запряжённая Паладином, и машина «Скорой помощи». Похоже, вся лечебница смотрела историческое Шоу с нашим сногсшибательным участием. Нас встретили бурными аплодисментами, которые разом смолкли, когда Эстонца вынесли из автобуса на носилках. Каарела погрузили в машину, и она осторожно тронулась по ухабам к воротам лечебницы. С ним поехал Дядя Фил. Главврач Ольга Васильевна со слезами перецеловала нас, победителей, и велела Анне Стефановне, Наташе и Тийне садиться в коляску. Девушки замёрзли в своих пачках, а Тийна была к тому же босая. Кто-то пожертвовал им два свитера, и Ольга Васильевна велела поскорее везти озябших по домам. Автобус мы безо всякого сожаления бросили на дороге и пошли к лечебнице большой молчаливой процессией. Когда мы углубились в лес, и фонари шоссе остались далеко за нашими спинами, ребята включили карманные фонарики. Вокруг огней кружились ночные мотыльки, свежий ветер овевал нас влажным дыханием, шумели под звёздами тёмные деревья, а мы шли - торжественно и печально. У Главного корпуса толпа разбилась на группы; ребята и врачи разошлись по своим корпусам, чтобы доспать остаток ночи. Мы с моими товарищами по палате пошли к нашему дому, спящему под сенью яблоневого сада. Я хотел сразу лечь в постель, но меня уговорили сначала выпить чаю. Мы расселись за большим столом на кухне, и я начал рассказывать о том, что осталось, так сказать, за кулисами Шоу. В результате, мы засиделись до рассвета. - Классно, - сказал кто-то, - Эстонца нет, можно отрываться по полной! - Да… классно… - рассеянно ответил я; мне вдруг расхотелось рассказывать дальше. – Давайте пойдём спать…
Едва я успел положить голову на подушку, как меня уже разбудили. Надо мною стоял Дядя Фил. - Давай, Илюх, вставай, - приговаривал он. – Нечего разлёживаться… В окна смотрело раннее утро. Мои товарищи по палате дрыхли без задних ног. А мне пришлось подняться. - Вот и молодец, - сказал Дядя Фил, - одевайся, жду тебя на кухне. … Мы сидели за столом вдвоём и пили чай. Доктор Кузнецов выглядел просто ужасно: бледный, осунувшийся, с мешками под глазами. Видимо, он сегодня вообще не ложился. - Как там… Каарел? – осторожно спросил я, прерывая молчание. Дядя Фил нахмурился и засопел. Уставившись в чашку красными глазами, он произнёс: - Держится. Да, кстати, я же к тебе по делу пришёл… В общем, тебе какое-то время придётся побыть здесь за главного. Не оплошаешь?
Я оплошал, да ещё как. Если со старшими я сумел как-то договориться, то младшие ни в грош меня не ставили. Через неделю наш корпус являл собой пример образцово-показательно свинарника. Пол на кухне был хронически заляпан овсянкой, в палатах воняло нестиранными носками, а кухонный комбайн начал зависать, потому что его постоянно пинали, домогаясь картошки-фри. Дядя Фил и Анна Стефановна пытались мне помочь, но у них самих было по дюжине подопечных, столь же кротких и послушных, как мои. К тому же, Дядя Фил теперь часто дежурил в больничном корпусе. Впрочем, через некоторое время вольная жизнь бывшим пациентам Эстонца наскучила. Им надоело кидаться колбасой и по ночам мазать спящих зубной пастой. На своём опыте они убедились в том, что, когда всё можно – ничего не хочется. Теперь они день-деньской валялись на незастеленных кроватях, подыхая от скуки. Я ожидал, что Эстонец со дня на день поправится и вернётся к нам, но он что-то не спешил выздоравливать. И вот, в одно прекрасное утро к нам в корпус явился незнакомый здоровенный дядька. Мы как раз завтракали, вернее, давились подгорелой кашей, которой нас нынче потчевал сломанный комбайн. - Здравствуйте! – звучно произнёс незнакомец. – Приятного аппетита! - Здрасссь, - лениво промямлило несколько голосов. – Пасиб… Я поднялся со своего места, потому что за спиной незнакомца стояла Тийна. - Привет! – радостно сказал я. – Давно не виделись… Хорошо, что ты зашла… Она взглянула на меня потемневшими глазами, и моя улыбка испарилась. Я вспомнил, что два года назад я впервые увидел Тийну Томмсааре именно такой – измученной и заплаканной. - Это ваш новый доктор, - тихо сказала она, показывая на незнакомца. Мы остолбенели. - Я покажу вам вашу комнату, - обратилась она к пришельцу, - и заберу оттуда вещи брата… - Я помогу! – спохватился я. Тийна пожала плечами, – мол, как хочешь, - и мы направились к комнате Каарела. Дверь была заперта; Тийна достала из кармана маленький ключик. - А разве Каарел не вернётся? – спросил я. И дурак, что спросил, ведь и так всё было ясно. А Тийна заплакала, отворяя дверь. В комнате было немножко пыльно. Новый доктор вошёл и, поставив на стол с компьютером свою спортивную сумку, оглядел маленькое помещеньице, где всего-то и было что стол, стул и кровать. В восточном углу на полочке стояли две иконки и подсвечник с наполовину сгоревшей свечой. - Ничего лишнего, - одобрительно сказал новый доктор. Тийна выдвинула ящики стола и сложила в рюкзачок несколько книг и фотографий. Потом сняла с гвоздя старый заплатанный халатик. Больше взять было нечего. - Если вам что-то будет нужно, Георгий Владимирович, приходите в больничный корпус, Ольга Васильевна теперь живёт там, - сказала Тийна и быстро вышла из комнаты. Я побежал за ней. Тийна шла, не оглядываясь. Я догнал её у калитки и преградил ей путь. - Объясни мне, что происходит! – взмолился я. - Каарел умирает, - ответила она, глядя в землю. - Умирает?! - Этот аппарат, который помогал ему ходить… он сломался и теперь потихоньку убивает Каарела. Снять его можно, но после таких операций мало кто выживает, а если и выживают, то… инвалидная коляска… Тийна отодвинула меня и ушла. Я смотрел ей вслед и недоумевал. Я не понимал, как это Каарел может умереть. Смерть – это что-то чужое, почти фантастическое. Люди умирают в книжках, или в программе новостей, умирают дальние родственники, которых ты вообще не знаешь, а чтобы смерть приключилась вот так, наяву, с близким человеком… нет, этого я никак не мог понять. Так, с распухшей от непривычных мыслей головой, я и вернулся в дом. Наверно, всё моё недоумение ясно выражалась у меня на лице, потому что и ребята, и новый доктор взглянули не меня с удивлением. - Как тебя зовут? – спросил доктор. - Меня? – переспросил я как полный идиот. – А… Илья. Арсеньев.
………………………………………………………………………………..
Георгия Владимировича ребята прозвали Жориком, и начали постепенно привыкать к новому человеку. Был он весёлым, сильным, как бык и мастером на все руки – просто младший брат Дяди Фила. Он починил комбайн и заставил нас навести в корпусе идеальный порядок, какого не было даже при Эстонце. За складочку на покрывале, за пылинку на тумбочке, за дырку в носке он ругался страшным басом, тряся провинившегося за шкирку, как котёнка. Каждое утро он выгонял нас в одних трусах на лужайку за домом – на зарядку и обливал холодной водой из шланга. Ещё грозился, что вот придёт зима, и мы будем бегать босиком по снегу. Младшие пациенты снова почувствовали вкус к жизни, потому что безобразничать стало ещё опаснее (и, соответственно, интереснее), чем при Эстонце. Старшие посовещались и решили, что Жорик – неплохой мужик, и его, в принципе, можно слушаться. А я всё не мог смириться с тем, что на место Каарела во главе стола садится другой человек.
Наступил август. Однажды вечером, когда мы ужинали, к нам на огонёк заглянула Надежда, одетая сестрой милосердия. - Ангела за трапезой, - пожелала она. - Спасибо, - ответил доктор. - Можно Илью Арсеньева на минуточку? Я встал из-за стола и вместе с Надеждой вышел на крыльцо. - Почему к Каарелу не ходишь? – спросила она меня. Я замялся. Я не знал, как объяснить, что я боюсь к нему идти, потому что не знаю, как и о чём говорить с умирающим. - Приходи сегодня, - велела Надежда. – Он хочет тебя видеть.
В больничном корпусе меня встретила пожилая санитарка и показала палату, где лежал Каарел. - Только недолго, - предупредили меня, - состояние у него тяжёлое. Я кивнул и робко постучался. - Войдите, - отозвались изнутри. - Э… доктор Томмсааре, вы просили меня прийти, - сказал я, заглядывая в палату. Каарел лежал с книгой в руках. Услышав мои слова, он удивился. - Я никого ни о чём не просил, - сказал он. - Но… мне сказали, что вы хотите меня видеть… - Конечно хочу, Илья. Я вошёл в палату, прикрыл за собой дверь, взял стул, придвинул его к кровати, сел и посмотрел на Каарела. - Как хорошо, что ты пришёл, - сказал он, закрывая книгу. Я кивнул, не зная что сказать в ответ. Честно говоря, я не был готов к тому, что увидел. Ведь моё пылкое воображение уже нарисовало мне душераздирающую сцену с окровавленными простынями и предсмертными хрипами. Но ничего этого не было. Каарел, правда, сильно спал с лица, и глаза его утратили стальной блеск. - А… что вы читаете? – спросил я, надеясь завязать разговор. Каарел показал мне обложку с крестом. - Молитвенник, - пояснил он и снова замолчал. - И… вам помогает? – спросил я уже в отчаянии. - Ты веришь в Бога, Илько? Я вздохнул с облегчением. Наконец-то нашлась тема для беседы. Для серьёзной философской беседы. - Не знаю, что вам ответить, - заговорил я. – Это очень непростой вопрос. С одной стороны, я допускаю существование Бога как Высшего Разума, но я не приемлю Бога как объект поклонения: это унижает природу Человека Разумного. Потом, все эти религии и конфессии… - А у меня сегодня День рождения, - грустно сказал Эстонец. - Э… поздравляю… А сколько вам исполнилось, если не секрет? - Двадцать три… Я заткнулся. - Можешь говорить мне «ты». Я не настолько старше тебя… Эстонец замолчал. Надолго. - А я так хочу знать, что Бог есть, - промолвил он, наконец. – Я молюсь: Боже, зачем Ты меня оставил? А Он молчит… И Ангел не приходит утешить меня… Он беспокойно метнулся на кровати и посмотрел на меня, и в его глазах я прочёл страх и мучительное недоумение. - А вдруг Его и вправду нет, Илько? – спросил он почти шёпотом. Я сидел с разинутым ртом, не зная, что сказать, чем утешить и смотрел, как страдающие глаза наполняются горькими слезами. На моё счастье, в палату вошла медсестра. - Что же это мы опять плачем? – она покачала головой. – Ай-яй-яй, нехорошо! Сейчас сделаем укольчик, и все пройдет, потерпи, солнышко… А ты, мальчик, иди-ка домой…
Фотогалерея
|