|
|
XXII
- Дети, у вас есть домашнее задание? - Да, сэр… нам задали эссе по Гербологии… - Хорошо. Можете заняться им. Только, пожалуйста, без разговоров. Я снова опустил голову на руки и закрыл глаза. У меня совершенно не было сил. Несколько необходимых слов в день – это стало моим пределом. Я не мог смотреть на человеческие лица. Я вообще ни на что не мог смотреть… В течение почти целой недели я не провёл ни одного урока. Котлы в классе Зельеварения покрывались пылью, а само помещение заполнялось стылой подвальной сыростью: вот уже неделю здесь никто не зажигал огня. Ученики мёрзли за партами и не стеснялись приходить в класс в шарфах, тёплых перчатках и зимних мантиях. Сам я не чувствовал холода. Я больше ничего не чувствовал… - Сэр! – до меня донёсся несмелый голос с передней парты. - Да, Генри, - отозвался я, не поднимая головы. - Сэр… это правда, что госпожа директор уволила профессора Снейпа? - Это правда, Генри, - ответил я. - За что, сэр? - Из-за разногласий на религиозной почве, Генри. Истинная причина увольнения Мастера держалась в секрете: попечительский совет решил, что ученикам не нужно знать о том, что герой войны, кавалер ордена Мерлина первой степени, ведущий мастер Зельеварения Британских островов и прочая, прочая… уволен и только в силу своих прежних заслуг не предан суду за «покушение на убийство директора Хогвартса». Мне казалось, я придумал замечательный ответ: я рассчитывал, что после него даже самые настырные студенты должны будут потерять интерес к разговору. Ибо кого в наше время интересует религия?.. - А это правда, сэр, что профессора Снейпа всё ещё не могут найти? Я всё-таки поднял голову и взглянул на собеседника. Генри смотрел на меня горящим, пронзительным взглядом. Впрочем, не он один: на меня выжидающе уставился весь класс. - Генри... займитесь своими делами, пожалуйста… Кстати, это всех касается. Интересно, откуда они всё узнают? Похоже, профессора Хогвартса не слишком стараются сохранить от учеников тайну своей беспомощности. Да, Мастера ищут уже несколько дней. В замке ошивается с десяток лучших авроров из Министерства магии – под видом какой-то комиссии по изучению и охране памятников старины. Таскаются по самым тёмным закоулкам, простукивают стены… смех один. Меня уже допрашивали, - в надежде на то, что уж мне-то наверняка всё известно. Мне, конечно, всё было известно, но я отмолчался. Тогда меня допросили с пристрастием: использование при дознании легилименции является первой ступенью пытки. Легилименция, конечно, бывает разная, но применять её безболезненно для своей «жертвы» умеют лишь самые талантливые и искусные маги. И посему она допускается только в отношении особо опасных злодеев, но никак не свидетелей… Впрочем, Долорес Амбрижд никогда не обращала внимания на подобные пустяки. Легилиментам, понятное дело, тоже ничего не обломилось: ведь меня учил сам Северус Снейп. После его уроков допросы показались мне детской игрой. Знаешь, Гарри (ну да, я забыл, ты действительно знаешь), мало на свете есть вещей хуже того, чем когда Мастер пытается вломиться в твои мозги. Он ведь никогда не был сторонником мягких методов обучения. Зато теперь я смотрел на следователей невинными глазами фарфоровой куклы, а сыщики видели только пустые покои преступника и мою щенячью тоску по нему. Последняя, впрочем, имела место и на самом деле. Покои же, разумеется, пустыми не были. Мастер был у себя, но даже я не мог обнаружить вход в его спальню. При одном взгляде на стену, где этот вход, собственно, и находился, у меня перед глазами появлялось какое-то странное марево. Оно спутывало мысли и вгоняло в сон. Помню, поначалу, когда я совсем не помнил себя от горя, я упорно пытался всё-таки найти проклятую дверь. Дело кончилось тем, что я временно потерял способность ориентироваться в пространстве и в итоге - через несколько часов - с удивлением обнаружил себя в каком-то подсобном помещении на четвёртом этаже Южного крыла. Но все прочие обитатели и гости замка не могли даже и подумать о том, что Мастер на самом деле никуда не спрятался. Как я понимаю, ему удалось наложить на комнату нечто вроде Магглоотталкивающих чар – с поправкой на магическую аудиторию. Ни один из авроров так и не попытался сунуть свой нос в наши апартаменты. Однажды в мою больную голову взбрела мысль поиздеваться над министерскими ищейками и заодно - над своими собственными коллегами. Я битый час уговаривал профессора Флитвика, профессора Синистру и трёх авроров зайти ко мне на чашечку чая. У всех пятерых немедленно обнаружились срочные дела. Очень кстати: никакого чая у меня и в помине не было. Я и сам редко бывал в нашей гостиной. В кабинете – тоже: что мне там было делать? Уроков я не проводил, домашних заданий не задавал, стало быть, и проверять было нечего. А один только вид лаборатории вызывал у меня какие-то уже совершенно невыносимые переживания. Я даже затруднялся определить их, ибо в человеческом языке не было слов, чтобы описать то бескрайнее, безнадёжное страдание по минувшим дням, полным вдохновения и огня, трудов и открытий, яростных споров, блистания идей и чистой радости сотворчества… Теперь между уроками я отсиживался в учительской. Мы с Мастером бывали там очень редко: далеко от нас и народ вечно толчётся, думать мешает… Теперь думать мне было не о чем, а если о чём и было, так о том лучше было бы и не думать вовсе… Увы, не всегда удавалось. …Странно, что во мне ещё оставались какие-то остатки жизнелюбия. В классе я не обращал внимания на мертвящий подземный холод, но в учительской неосознанно подсаживался поближе к камину. Другие профессора молчаливо уступали мне место. Отношение ко мне с их стороны было двояким: они и жалели меня, и в то же время осуждали. Осуждали, разумеется, за то, что я до сих пор не разделял их возмущения поступком Мастера. У моих коллег вот уже неделю не было иной темы для разговоров. Моё присутствие их, видимо, не смущало. - Всё-таки, прошлое из жизни не выкинешь!.. - Да, от Метки-то он избавился, а душа, выходит, как была чёрная… День ото дня происшествие обрастало новыми подробностями. - И он выпалил в неё заклятием… - Но Минерву голыми руками не возьмёшь… - Да уж, куда ему с ней справиться!.. - И он впрыгнул в окно, как тогда… - И улетел… Так что, зря его здесь ищут, он, небось, уже в какой-нибудь Албании… Выдержать дольше я не мог. Меня просто затошнило. Я вскочил с кресла. Коллеги замолчали, провожая меня взглядом. Но покинуть учительскую мне не удалось. Когда я распахнул дверь, на пороге обнаружилась госпожа МакГонагалл собственной персоной. - Профессор Лонгботтом! – произнесла она. – Вот вы-то мне и нужны. Она решительно шагнула вперёд. Я попятился. Она схватила меня за локоть и повлекла на середину учительской. Уж не знаю, для чего ей понадобилось, чтобы наш разговор слышало наибольшее количество народу… В воспитательных целях, что ли?.. - Для начала скажите мне, профессор: что это такое? – сурово произнесла госпожа директор, потрясая перед моим носом свитком пергамента. - Это моё прошение об отставке, - я пожал плечами, - пятое по счёту, если мне память не изменяет… - И чего вы хотите этим добиться? – спросила она. - Нетрудно сказать, леди: этим я хочу добиться своей отставки от должности преподавателя Зельеварения, - вежливо ответил я. - Прекратите паясничать, сэр! – вспыхнула директриса. – Что за манеры?! Понахватались… у кого попало!.. Чего вы хотите добиться вашей отставкой? Нового скандала? Дискредитации нашего учебного заведения? Шумихи в прессе? Ваша популярность кажется вам недостаточной?.. - Я хочу, чтобы вы отдали мне волшебную палочку Мастера, - тихо ответил я. - Зачем она вам, позвольте спросить? – сухо поинтересовалась госпожа директор. - Я боюсь, что с ней что-нибудь случится, - объяснил я. - С ней ничего не случится, сэр, до тех пор, пока ваш так называемый Мастер не изволит перестать скрываться, как последний трус. А вот когда он всё-таки осмелится предстать перед нами, чтобы, как и подобает мужчине, ответить за свои поступки… Не перебивайте меня, Лонгботтом!.. Когда мистер Снейп вернётся, он сам узнает о судьбе своей волшебной палочки… - Вы… вы решили… - я еле-еле мог говорить от охватившего меня ужаса. – Вы решили сломать её?! - Вы лучше скажите мне спасибо за то, что ваш… Мастер не попадёт за решётку! Следствие очень на этом настаивало!.. - С каких это пор вы заодно с Долорес Амбридж? – спросил я, с ненавистью глядя на глупую старуху. - А с каких это пор профессорам Хогвартса позволено убивать своих коллег?! - Мастер никого не убил, если вы помните, - проговорил я сквозь зубы. - Но он хотел! - Я тоже хочу, леди, - ответил я, - очень хочу… Её гневный вскрик утонул в хоре возмущённых восклицаний. Я обвёл глазами негодующее собрание. Мне показалось, что я впервые вижу этих людей. Мне показалось, что их лица – самые гадкие на свете. - Я вас всех ненавижу, господа, - проговорил я и сам удивился, как спокойно и буднично прозвучал мой голос. – У вас нет ни совести, ни сердца. Вы убили моего Мастера. Но вам этого мало. Вы хотите предать его имя бесчестию. Вы знаете, что он не станет ни оправдываться, ни защищаться. Вы – звери, господа, я больше не хочу вас видеть. С такими словами я всё-таки покинул учительскую: никто меня не остановил. Я продирался сквозь толпы студентов, молча кивая в ответ на приветствия… Потом начался очередной урок, и коридоры опустели. Я шёл, куда глаза глядят. Потом идти мне надоело, я увидел скамью и сел, уставившись в одну точку… Долго ли я так просидел – не помню. К действительности меня вернул голос – черт возьми, опять она! – госпожи МакГонагалл. - Профессор Лонгботтом… извольте объясниться… - старая леди совсем запыхалась. – Что вы имели в виду?.. Вы сказали, что мы убили Северуса… Он, что… он…- Нет, леди, - устало ответил я, - Мастер обещал, что ничего с собой не сделает… Он жив… по крайней мере, физически. Так что, не переживайте. Он скоро объявится, и вы сможете привести в исполнение свои грандиозные… - Перестаньте, мистер Лонгботтом, - она присела на скамью рядом со мной; взглянув на её лицо, я увидел, что гнев госпожи МакГонагалл уходит, сменяясь тревожными сомнениями. – Вы лучше скажите, с какой стати у Северуса возникли мысли о самоубийстве? Или ему стало так стыдно за своё вопиющее поведение? Или он… Я оставил её продолжать строить предположения – одно нелепее другого – а сам задумался: рассказать или не рассказать? Я уже неделю об этом размышлял… - Вот что, леди, - промолвил я, прерывая поток рассуждений, изливавшийся из её уст, - я хочу, чтобы вы поклялись мне в том, что никому ничего не расскажете. - Я не стану клясться, сэр! – немедленно возмутилась госпожа директор. – Я умею хранить тайны! - Вы-то умеете, - вздохнул я, - но вот ваша задушевная подруга мадам Помфри не умеет этого совершенно… Минерва МакГонагалл расфыркалась, как разозлившаяся кошка, и фыркала довольно долго. Я сидел и ждал, когда она угомонится. Я не желал отступать от своих требований. Восемь лет назад, когда умирающий от ран Мастер оказался под следствием по делу об убийстве Дамблдора, никто не озаботился сохранением конфиденциальной информации. И поэтому о любви Северуса Снейпа к Лили Эванс-Поттер не узнали разве что не умеющие читать пятилетние младенцы. Да и им, небось, мамы с бабушками всё рассказали. Какая-то дама даже роман не постеснялась написать… - Вы принесёте Непреложный Обет, леди, - сказал я, когда госпожа МакГонагалл закончила возмущаться. – Иначе так ничего и не узнаете. Уж я-то знал, на чём сыграть. Какая удача, что женщины душу готовы отдать за чужие тайны и секреты!.. - Не понимаю, сэр, как вы могли оказаться на моём факультете! – сердито проговорила директриса, и я понял, что она сдалась. – Вы ведёте себя как настоящий слизеринец!.. - Ну, раз вы согласны, пойдёмте поищем третьего, - промолвил я, поднимаясь со скамьи. Все учителя находились в классах, и честь скрепить для нас Обет выпала самой мадам Помфри. Отчаянный взгляд погибающей от любопытства сплетницы отчасти утолил мою жажду мести. Ничего не поделаешь: я был слишком зол для того, чтобы испытывать сострадание.
Фотогалерея
|
